Медаль для шпиона - рассказ
Шпион
М-БИО, оно же ИГПИ сегодня признали бы иностранным агентом. Но тогда, в конце 80-х и большей части 90-х оно существовало вполне легально.
Московское бюро информационного обмена было создано на деньги Сороса диссидентом Игруновым, он же - Вячек, именно так он представился мне. Им и небольшим кругом его знакомых, ставших первыми работниками бюра. В начале 90-х бюро разрослось до размеров Института гуманитарно-политических исследований, имевшего своих сотрудников не только в большинстве областей РФ, но и в ближнем зарубежье. Например, в Грузии, где кого-то из ИГПИ даже судили за шпионаж.
В ИГПИ царили неформальные отношения, но между теми, кто создавал М-БИО, и теми, кто пришёл потом, было глубокое различие. Первые участвовали в коллективном управлении институтом, вторые не имели никаких "политических" прав. Хотя на повседневном общении это никак не сказывалось. И всё же одни были патрициями, другие - плебеями.
Левый информцентр или ЛИЦ сегодняшнему человеку, наверно, показался бы ФСБшной конторой. А кому еще нужно собирать информацию о деятельности всех левых организаций: от массовых до карликовых, от самых жёстких аппаратных структур до самых неформальных тусовок? Однако тогда это было нужно... самим левым.
Тогда левые организации самых разных направлений и толков возникали как грибы после дождя. Но никакого интернета тогда не было, во всяком случае, у нас о нём тогда ещё ничего не слыхали, поэтому даже в одном городе могли быть две близких организации, ничего не знающие друг о друге. Чтобы все леваки могли знать о деятельности левого движения по всему "бывшему СССР", ими самими и был создан ЛИЦ. Любая организация могла послать туда сведения о своих мероприятиях, обо всем этом рассказывалось в еженедельном бюллетне, который потом получали все желающие. Рассылался бюллетень по почте. По обычной почте - никакой электронной тогда не знали. У нас, во всяком случае.
В ИГПИ работали за деньги, если, конечно, то, что там платили, можно было считать деньгами. В ЛИЦе - за идею. Хотя, были и исключения. Татьяна Шавшукова, работала в ИГПИ - собирала информацию о деятельности левых. Точнее, не собирала, а получала её из ЛИЦа, только обрабатывая. В качестве платы за это она работала в ЛИЦе - макетировала лицевский бюллетень. И хотя позднее она верстала и в Пейдже, и в Кварке, а счас верстает в Индизайне, но лицевский бюллетень она верстала даже не в Ворде, а в ТХТ. ТХТ - это формат "только текст", от печати на машинке он отличается только тем, что можно исправить ошибку до того, как она будет напечатана. Комп всё-таки.
Свёрстанный макет печатался на игольчатом принтере и размножался на ротаторе. Когда ротатор сломался, начали отдавать в типографию, что положительно сказалось на качестве - на ротаторе хорошо не напечатаешь. Когда в какой-то газете про ротаторную листовку напечатали, что она была размножена "на плохом ксероксе", ротаторщик ходил гордый как павлин - после ротатора редко получалось как после ксерокса. Даже плохого ксерокса.
Я пришёл в ЛИЦ осенью девяносто второго. Тогда я остался без работы, даже если считать работой ежедневное хождение туда, где ты делаешь вид, что работаешь, а начальство - что тебе платит. Теперь мне не только не платили, но даже не делали вид. Диплом на вечернем я так и не получил, хоть и был близок к этому, - не сдал хвосты. Верстать тогда я еще не умел, правда, умел печатать на машинке. Умел сочинять стихи и песни, умел слегка бренчать на гитаре, умел ездить "на картошку", умел копать, умел не копать. Умел бегать на длинные дистанции и даже на марафонскую, зимой - в трусах и обуви, а летом - без обуви. С такими навыками мне посоветовали обратиться к Шавшуковой: "Пусть она тебя устроит в БИО, это - вообще приют для безработных неформалов". И я попросил Татьяну порекомендовать меня в М-БИО, которое тогда уже превратилось в ИГПИ.
Шавшукова привела меня к Вячеку, рассчитывая, что тот возьмёт меня курьером, а Вячек посмотрел на меня и предложил мне делать то же, что делает Шавшукова, только по демократам. Взяв ручку, он написал мне названия партий, которые его интересуют в первую очередь. Сказал, что мне дадут удостоверение, с которым я должен буду напрашиваться на партийные пресс-конференции и прочие мероприятия, на которые будут пускать прессу. Остальное мне должна была обьяснить Шавшукова. Шавшукова сказала мне, что раз в месяц составляет мониторинг. Мне поплохело от одного этого слова. Я уже знал, что Кока-кола - простой лимонад, но еще не знал, что мониторинг - простой обзор. Но Шавшукова пообещала мне показать этот самый мониторинг и вскоре сделала это. Да и отступать уже было поздно.
В детском и раннеподростковом возрасте, насмотревшись фильмов про разведчиков, я мечтал стать шпионом. И если свою работу в ЛИЦе я рассматривал просто как работу в неформальном левом СМИ, чем я много занимался позже, то, узнав, что мне предстоит делать в ИГПИ, я понял, что моя мечта сбылась. И хотя я тогда ещё не читал Ле Карре, нельзя сказать, чтобы это сбытие меня сильно обрадовало. Вернее, сказать-то можно, но правдой это не будет. Много раз мои желания исполнялись уже после того, как переставали быть таковыми, но я почему-то запомнил только этот случай. Самое удивительное, что меня никто не вербовал, не уговаривал, не запугивал... Просто я пришел спросить на счёт работы, а мне ответили, что есть вакансия шпиона и я подхожу. А я не стал возражать. Даже не особо волновался по поводу того, на кого я буду работать. Как любой нормальный шпион.
Медаль
К середине 90-х ЛИЦ начали раздирать противоречия. Мой тёзка Якуничкин - большой поклонник "гибридных" (то есть "лево-правых") организаций, вроде "Союза офицеров" (объединявшем всех державников от ленинтстов до монархистов) всё больше подминал ЛИЦ под себя. Ему помогал Миша Войтехов - хороший мужик, но, увы, сторонник и товарищ Якуничкина. Еще в девяносто втором Якуничкин пристроил безработного тогда Войтехова помощником депутата Бабурина, и чем дальше, тем больше деятельность помдепутата становилась для Войтехова важнее работы в ЛИЦе. В Бюллетне ЛИЦа все больше давались сообщения о деятельности лево-правых, а так же "доклады аналитической группы ЛИЦ", состоявшей из Якуничкина и Войтехова. Фактически, это были рассуждения Якуничкина на геополитические темы. Всё это вызывало недовольство неформальных леваков: анархистов, троцкистов, левых сталинистов и прочих отщепенцев. Последними в девяносто четвёртом было создано Агенство социально-политической информации - филиал ЛИЦа, освещавшее социальные конфликты. Менее, чем через полгода появился лозунг: "Уберите свои гибридные руки от нашего социалистического АСПИ!"
Большинство "формальных" ленинистов либо вообще не ввязывалось в этот конфликт, либо сочувствовало Якуничкину просто в силу своей формальности и тяги к аппаратности и бюрократизму. Но периодически Якуничкин доставал даже болото, и тогда Шавшукова пыталась организовать в ЛИЦе мирный переворот. Увы, привыкшие к аппаратной борьбе Якуничкин и его сторонники на собраниях просто забалтывали оппозиционеров, весь день уходил на решение второстепенных вопросов и каких-то формальностей, а когда доходило до сути, до смены руководства, у оппозиции, после десяти-двенадцати часов пустой болтовни и споров о запятых, просто не оставалось ни на что ни сил, ни времени; обсуждение переносилось на следующую неделю, а на следующей неделе все повторялось по-новой. Я советовал Шавшуковой или смириться, или действовать неформально, а она уговаривала меня потерпеть и потерять ещё один день, потом - ещё один... В итоге всё кончалось ничем, ЛИЦ всё больше попадал под Якуничкина, мы всё больше переключались на АСПИ, а я был зол на Якуничкина как собака.
Весной девяносто восьмого ко мне подошёл ленинист Исайчиков и сообщил мне интересную новость. Оказывается, ещё существует фонд, возглавляемый небезызвестной Сажи Умалатовой, раздающий награды борцам с антинародным ельцинским режимом. И оный фонд хочет выделить одну медаль ЛИЦу, дабы члены того сами выбрали для награждения ею подходящую кандидатуру. Если, конечно, таковая имеется. Есть мнение, что подходящей кандидатурой является товарищ Платоненко. Если, конечно, он не возражает.
Не то, чтобы я спал и видел, как мне вручают медаль. Но я считал таковую небесполезной. Можно выделаться, если что. И не только, когда она будет, но и в момент вручения. Например, вместо банально государственнического "Служу Советскому союзу!" - что, наверняка, сказал бы ленинист, сказать: "Служу трудовому народу!" и посмотреть на их реакцию. Пусть вспомнят, зачем люди делали революцию. Да и вообще приятно, когда тебя оценили, пусть даже не единомышленники. Правда, можно задаться вопросом: "А что я такого сделал, что понравилось моим врагам?" - но тут-то как раз всё было ясно - в ЛИЦе мы все были союзниками. Пусть даже временными. Да и в случае новых конфликтов с Якуничкином медаль могла бы стать козырем. Хотя, я подозреваю, что её мне предложили в качестве отступного, но кто заставлял меня отступать? если что, условий-то мне не ставили; да и вообще медаль меня ни к чему не обязывала - я её уже заслужил, осталось только дождаться, когда её вручат. Вобщем, я пожал плечами и сказал, что товарищ Платоненко не возражает.
Зато моё согласие сильно обеспокоило Вадима Дамье, состоявшего тогда со мной в одной организации - он счёл, медаль символом государства. Надо сказать, что Дамье уже тогда был склонен забывать, что идеально гладким может быть только столб, а у живого дерева всегда есть сучки и изгибы, даже у мачтовой сосны. В конце концов, это и привело его к его нынешнему состоянию, когда он шагает только на месте из страха оступиться и шагнуть, чего доброго, в сторону, сойдя с прямого пути. Однако, в этом случае, послушав, я согласился с его доводами. Я-то думал, что медаль - это что-то вроде скальпа, а оказалось - это амулет белых, духи предков не одобрят. Но и говорить Исайчикову, что передумал, я не захотел. Решив, что, коли так, Великий дух сам всё уладит, не хуже меня. Не маленький. Так оно и вышло.
Двадцатого июня началась одна из "бузгалинских конференций". Я появился на ней двадцать первого. На второй день. Как и многие российские троцкисты, "красный профессор" Бузгалин не имел своей партии зато активно организовывал общелевые проекты или участвовал в таковых. В основном, научно-теоретической направленности. Например, МУСС - "Молодёжный университет современного социализма", превратившийся к концу нулевых в тусовку престарелых. Или "Альтернативы". Кажется "Альтернативами" и была организована эта "научно-историческая конференция". Не помню уже, что там обсуждалось.
Как и на многих троцкистских мероприятиях подобного рода, в ней участвовала самая разношёрстная компания от сталинистов до анархистов, последние, впрочем, - в основном в качестве массовки. Исключение составлял Дамье, в котором "красный профессор" уже тогда чувствовал родственную душу и потому внёс его в докладчики. Увы, среди сталинистов и троцкистов "чёрный докладчик" стал "белой вороной". Его доклад был встречен резко враждебно. Особенно усердствовал Якуничкин, постоянно перебивавший Дамье. Это, в сочетании с памятью о борьбе в ЛИЦе, привело к тому, что я, сам того не замечая, постепенно переместился поближе к столу, вернее к школьной парте, за которой сидели Якуничкин и Войтехов. Последний остался на своём месте. Якуничкин, чувствуя, что именно он является моей целью, перескочил через парту и "петушком", как помещик Пётр Иванович Бобчинский, отбежал за два стола в другую сторону комнаты.
Надо отдать должное Бузгалину - он блюл порядок, пресекая попытки помешать докладчику, и в конце концов пообещал Якуничуину, что еще одна такая попытка и он, Бузгалин выставит Якуничкина за дверь. Тем бы дело и кончилось, но у Дамье не выдержали нервы, и вместо того, чтобы взирать на Якуничкина и прочих как слон на мосек, он аки театральный трагик воздел руки к небу и своим тонким голосом возопил: "Товарищи сталинисты! Я понимаю, что вам это неприятно, но придётся послушать. Пришёл час истины!" И тут Войтехов, до того молчавший и потому предупреждений от Бузгалина не получавший, негромко но четко произнёс: "Час бреда!" Ну, кто его тянул за язык?
Нельзя сидеть на двух стульях. Можно не обращать внимания на Моську, но, обратив, надо уж доводить дело до конца. Я мгновенно придвинулся к Войтехову и спросил: "А в морду?" И тут же понял, что слова без действия положения не исправят, Дамье все равно останется смешон.
Кашу заварил Якуничкин. И бить надо было его. Но он был далеко. А Войтехов - близко. И я правым хуком разбил Войтехову нос. Никто из окружающих даже моргнуть не успел.
В итоге за дверь выставили меня. Несмотря на мои извинения и обещания больше никого в зале не бить. Более того, Бузгалин запретил мне появляться на его тусовках. На чисто его, разумеется. На тот же МУСС я продолжал заявляться, ибо МУСС был организован не одним Бузгалиным, а лишь при участии Бузгалина, пусть даже и весьма активном. Большинство неформальных московских леваков были на моей стороне. И решение Бузгалина не одобряли. Что создавало тому определённые сложности - непонятно было, от кого именно и с какой оценкой дойдут до западных левых сведения об этом происшествии. Но и отступить он уже не мог. Я стал на его тусовках персоной нот грата. Есть такой дипломатический термин.
В ЛИЦе, дабы не усиливать раскол, инцидент был предан забвению. Хотя, в кулуарах о нём ещё долго говорили. Но и вопрос с медалью как-то сам собой рассосался. Его тоже предали забвению. По вполне понятным причинам.
Эпилог
Через полтора с небольшим года на очередном празднике МУССа я спел "Простипомку". Как всегда все были от неё в восторге, а Бузгалин воспользовался этим случаем, чтобы торжественно простить мне мордобой на его конференции и разрешить появляться на всех его тусовках. Или не воспользовался, а просто ему так понравилась "Простипомка"? Не знаю. Какая разница?
К тому времени ЛИЦ окончательно перешёл в руки Якуничкина и одновременно перестал существовать в своём прежнем качестве. Якуничкин с Войтеховым занимались в основном своими докладами, старые левые тусовки уже наладили общение с кем хотели, а новые всё больше полагались на интернет. Давать инфу о своей деятельности просто так, непонятно зачем ни у кого желания не было, тем более, что условия менялись, приучая революционеров к скрытности и конспирации. Какое-то время продолжало держаться АСПИ, но затем и оно исчезло, не выдержав соперничества с интернетом. Эпоха печатных "коллективных организаторов" прошла.
ИГПИ в девяносто девятом перестал собирать сведения о политтусовках, теперь его интересовала только региональная информация. Это было что-то сродни хрущёвскому переходу от министерств к совнархозам. В итоге я остался без работы. И без хорошего заработка. В ИГПИ платили мало, но платили в "уях", то есть в рублях в пересчёте на доллары; поэтому, когда в девяносто восьмом после дефолта подскочили цены, но ещё больше подскочил доллар, зарплаты в ИГПИ превратились из нищенских во вполне себе сносные; особенно на фоне общего падения реальных зарплат. К тому же с девяносто седьмого я кроме мониторинга писал аннотации к другим работам. Мне они казались шаблонными и бездарными, а начальству нравились - его вкусы сильно отличались от моих. Теперь аннотации тоже стали не нужны, не знаю, почему. Я стал искать новую работу. Какое-то время проработал курьером, потом автором статей, стихов и художником-карикатуристом в газете "Новые левые", просуществовавшей несколько месяцев, снова курьером, потом освоил вёрстку и работал верстальщиком, потом было много чего, прежде чем я докатился до своего сегодняшнего положения. Но "сбором оперативной информации", как было написано у меня в ИГПИшном удостоверении, я больше не занимался. Да и не хочу. Говорят, бывших шпионов не бывает. Бывают. По крайней мере один есть.
Да и вообще я чем дальше, тем больше думаю, что анархисту не стоит становиться профессиональным шпионом. Даже в ещё большей степени, чем получать медаль. Конечно, нет правил без исключений и деревьев без сучьев, но хватит и моего исключения.
Медали мне тоже никто больше не предлагал. Что лишило меня возможности гордо от нее отказаться. Однако, разве быть представленным к медали, а потом лишиться её за мордобой - намного хуже чем отказаться? Наверное, отказаться - более идейно. Но лишиться за мордобой - более романтично.