Еще одна проблема для российской революции

Одна из проблем для возможной революции в России – это несоответствие между тем, что большинство или, во всяком случае, значительная часть россиян будет ждать от революции, и тем, что она может им дать. Предположим, революция начнется. Чего будут хотеть от нее россияне? Чтобы она возродила российскую промышленность, сделав Россию индустриальной державой, в которой они, ее граждане будут хорошо зарабатывать и хорошо потреблять. Между тем, это просто невозможно.

Это невозможно уже потому, что современное производство способно полностью удовлетворить потребности человечества. То, что до сих пор ежедневно и даже ежечасно мрут от голода дети и взрослые – следствиене малого производства, а неправильного распределения, а также неправильной организации производства, когда множество народу производит то, что никому не нужно или занято уничтожением того, что оказалось «лишним», то есть невостребованно или сбивает цену. Причем, в рамках современной системы производство просто не может быть организовано по-другому. А менять систему россияне не собираются. Они хотят хорошо жить в рамках этой системы.

В такой ситуации промышленность России может расшириться только в том случае, если где-то в другом месте. Российская промышленность была уничтожена именно потому, что она оказалась «лишней» в мировом производстве, и возродиться она может только за счет уничтожения другого «лишнего». Например, промышленности Китая или Индии. Но этого на произойдет уже хотя бы потому, что труд рабочего в Китае или Индии всегда будет дешевле труда рабочего в России. Просто в силу климатических условий последней. Российский рабочий не может круглый год ходить босым и полуголым, ночевать под открытым небом на циновке и питаться исключительно травой и фруктами. Ему нужно хотя бы зимой носить теплую одежду и обувь, ночевать в отапливаемом помещении и есть, если не сало, то хотя бы картошку с постным маслом. Значит, ему надо больше платить, чем жителю Китая или Индии, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

* * *

Вообще-то промышленное производство – это вчерашний день и сейчас мечты о превращении России в промышленную страну сродни мечтам Пол-Пота во второй половине прошлого века превратить Кампучию в житницу риса. Нет, промышленная продукция так же нужна сейчас, как и тогда была нужна, да и сейчас остается нужной продукция сельскохозяйственная. Однако, как в начале и середине прошлого века промышленные страны и регионы доминировали над сельскохозяйственными и ставили им свои условия, так теперь и над сельскохозяйственными, и над промышленными господствуют регионы информационные, производящие информацию, научные идеи, компьютерные программы и т.д. и т.п. В свое время наука в СССР была развита весьма неплохо, до сих пор Россия пользуется тем, что от нее еще осталось. И, казалось бы, почему бы тогда не превратить Россию в страну науки, тем более, что у научного производства еще есть резервы для развития, даже в рамках нынешней системы. Увы, сегодня все «мозги» утекают из Третьего мира в Первый, где им обеспечивают более высокий уровень жизни. Страны Третьего мира тратят свои силы, ресурсы на то, чтобы подготовить ученого, а плодами этой подготовки пользуются страны Первого. Плохо, несправедливо, но это так.

Этому можно было бы противостоять, воспитав патриотов, которые скорей умрут, чем продадутся другим странам. Причем, это должен быть патриотизм убежденный, не то, что у наших чиновников и олигархов, которые ругают «Гейропу», а сами хранят свои деньги в тамошних банках и детей своих туда отправляют. Но кто будет таких патриотов воспитывать? Не говоря уже о том, что создание столь сильных «духовных скреп» может привести к различным малоприятным последствиям. Можно создать небольшую ученую элиту, которая будет усиленно работать мозгами за копейки, зато будет ходить в красных штанах и простые строители, водители, дворники и хлебопеки будут перед ней делать два раза «Ку». Это не такой уж слабый стимул – еще Виктор Суворов, он же Резун, рассказывал, как ГРУшный начальник объяснял ему, почему все советские перебежчики плохо чувствуют себя на Западе и либо стараются оставаться в СССР, естественно, скрывая свою перевербовку, либо, бежав на Запад, спиваются, либо возвращаются, даже зная, что их тут ждет. В СССР, когда они ездили по Москве на «Волгах», на них смотрели все женщины, а на Западе, когда они ездят по Чикаго или Лондону в «Мерседесах», на них никто не обращает внимания. Однако создание такой элиты вызовет недовольство остальных, и потребуется «железная рука» для наведения порядка. Наконец, можно просто запретить получившим хорошее образование в России выезжать за границу, как это было в СССР, но для этого опять-таки нужна «железная рука». Между тем, еще одной «железной руки» Россия уже просто не выдержит. Да, она – мазохистка. Она любит, когда ее бьют, и уверена, что кто не бьет, тот не любит, но она уже так избита своими любимыми властителями, что находится на стадии издыхания. И скончается от первого же удара. Она и революцию-то неизвестно переживет или нет, а тут еще и «железную руку»!

* * *

Единственным выходом в такой ситуации может быть вытягивание страны из болота по частям. Решение проблем на местах. Во-первых, на местах всегда свои проблемы виднее. Во-вторых, их можно решать, опираясь на местную инициативу. В любом одном поселке найдутся двадцать человек, готовых построить и пустить в ход кирпичный заводик местного масштаба или развести стадо коров, снабжающее молоком поселок. И сил у них на это хватит. А вот двести человек, готовых строить и запускать кирпичный завод или ферму, обслуживающие пол-России, в одном месте не наберется. Да и не по силам им это будет скорей всего. С подобными вещами столкнулся еще почти сто лет назад Махно, когда в занятом им районе, рабочие мелких фабрик и заводов тут же наладили свое производство, тогда как рабочие заводов больших начали требовать от батьки госзаказа (кстати, именно по этой причине большинство рабочих крупных заводов поддерживало не анархистов, а меньшевиков). Ну, а в-третьих, это может оказаться даже экономичней в условиях развала экономики. Сейчас в порядке вещей, когда швейная мастерская пришивает пуговицы к штанам, сшитым в другом полушарии. Но это хорошо при регулярно ходящем транспорте. А если шоферам и машинистам перестанут платить и рейс поезда или автомобиля станет таким же редким случаем, как плаванье Индию во времена Колумба и да Гамы, то проще будет большую часть продукции целиком делать в одной области, а то и районе. Даже, если где-то вместо «берцев» придется перейти на старые дедовские сапоги. При такой децентрализации с учетом наличия современных средств связи вполне можно будет даже координировать и кооперировать производство в рамках районов и областей, создавая коммуны и кооперативы и их федерации. Разумеется, пока это все будет в рамках областей или тем более районов, это не избавит людей полностью от капиталистической эксплуатации, но сильно ее сократит.

Да, это кроме прочего будет означать распад единой страны. Но, во-первых, при сохранении прежней ситуации такого распада все равно не избежать. А во-вторых, сам по себе распад политический или даже экономический, еще не означает распада ментального. Распался Арабский халифат, распалась Испанская империя, но жители Магриба до сих пор воспринимают свои страны как нечто единое, равно, как и жители Латинской Америки. Формальное отделение Беларуси не испортило ни ее отношений, ни ее экономических связей с Россией. И если Украина попыталась отдалиться от России, то попытки удержать ее силой только усилили эту тенденцию. И скорей уж полный распад России на регионы приведет к объединению этих регионов вокруг Киева или Минска, чем увенчается успехом попытка собрать все под диктатом Москвы.

Однако, такой сценарий предполагает смену современной тенденции бегства людей из обезлюдевшей провинции в перенаселенный центр (кстати, характерную не только для России, но и вообще для стран Третьего мира*) на обратную, на переселение людей из мегаполисов и крупных городов в небольшие поселки и даже села.

* * *

В провинции такую проблему решить относительно просто. Тут, если люди и не захотят этого делать, их жизнь заставит. Народ тут неприхотливый, разница между жизнью в облцентре, райцентре и большом селе не столь велика, чтобы ее не перенести, да и расселять придется не так много народу. Но вот как быть с Москвой и ее пригородами, где живет пятнадцать-двадцать миллионов человек, и где жизнь так сильно отличается от сельской или провинциальной, что к последней человеку, родившемуся в Москве, может быть даже просто трудно приспособиться. При этом ничтожная часть москвичей живет воровством и отмыванием наворованного, а почти все остальные – обслуживанием этих воров. И как только эти самые жулики и воры, которых ненавидит вся Россия, будут экспроприированы и разогнаны, так сразу же окажется, что москвичи… просто никому не нужны.

Именно так никому не нужными оказались жители Пномпеня, после завоевания оного «красными кхмерами». Пномпень давно уже был отрезан от экономики остальной страны, он жил за счет снабженияСША, когда же те оставили город, оказалось, что кормить три миллиона человек просто нечем. Единственное, что могли сделать в этих условиях «красные кхмеры», это как можно быстрее раскидать пномпеньцев по всей стране, где большинство тех все равно умерло от голода. Но кто-то все-таки выжил. Можно обвинять Пол-Пота в том, что он не предусмотрел подобное развитие событий или в том, что он сознательно пошел на него, но только не в том, что он не оставил горожан в Пномпене – в последнем случае было бы еще хуже. Кстати, число жертв Пол-Пота – три миллиона человек взято именно отсюда – это просто число жителей Пномпеня. Учитывая, что с одной стороны кто-то из них выжил, а с другой – гибли не только они, было решено, что это число примерно совпадает с числом жертв, которого в точности ничто не знал и не знает.

В свое время, еще до взятия Пномпеня Пол-Пот объявил всех, кто бежал туда, предателями (хотя большинство ушло туда просто, спасаясь от американских бомб), что тоже сыграло свою роль в отношении к горожанам, а значит, и в их судьбе. Но ведь и москвичей в России не любят и считают паразитами. На самом деле паразитами является лишь меньшинство москвичей, остальные честно работают. Но поскольку работают они на этих самых паразитов, провинциалы их с паразитами воспринимают как единое целое. Так же как единое целое воспринимали жители Украины евреев-ростовщиков и евреев-ремесленников, обслуживающих последних. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

При всем при том, сейчас проблему Москвы решить легче, чем тогда проблему Пномпеня. Пномпеньцы составляли тридцать пять - сорок процентов от кампучийцев, москвичи – десять-пятнадцать от россиян. Вся Московская область покрыта дачами, коттеджами, элитными поселками (хозяева которых просто разбегутся в самом начале революции), так что при расселении по ней москвичам доведется переселятьсяне в палатки, землянки и бараки, а в дома со всеми удобствами или, в крайнем случае, в хорошо сделанные дома сельского типа. Сложнее будет с едой. Рис в Подмосковье не растет, тут хорошо развивать молочное животноводство (при том, что даже оно полностью не могло обеспечить Москву еще в застойные годы, когда в столице с пригородами жило в полтора-два раза меньше народа), а вырастить тут можно разве что картошку, капусту, да горох. В парниках можно выращивать помидоры, кабачки и даже тыкву, а вот с зерновыми тут плоховато, да и не умеют горожане выращивать зерновые – это ж вам не картошку сажать и не парник ставить. Выручить могут три «к»: куры, кролики и козы (последние гораздо выгоднее коров, так как в соотношении с кормом и затраченными на них силами их удой больше, а молоко калорийнее), которые в короткий срок могут обеспечить новых поселян яйцами, мясом и молоком. Все это, конечно, не решит проблему полностью, но хотя бы даст время на окончательное ее решение. Кому-то из москвичей придется переселиться и в более далекие места, в провинцию. Наконец, частично потребности московского региона будут покрываться другими в обмен на работу москвичей в областях, требующих хорошего образования – оно у жителей региона в среднем выше, чем по всей России.

Все это замечательно, но такая идиллия будет иметь место лишь при двух условиях – если революция не ограничится территорией Москвы и близлежащих районов и если москвичи быстро поймут, что им надо делать. А это весьма маловероятно. Более вероятно с учетом нынешних их настроений, что подавляющее их большинство захочет остаться в мегаполисе, и лишь, когда будет съедено все съедобное в городе, включая крыс и собак, не успевших спастись бегством, москвичи поймут, что их прежняя цивилизация обречена и им следует поскорей убираться, пока они живы. Тогда огромная толпа хлынет, сметая все на своем пути. В занятых городах, поселках и деревнях беглецы будут съедать все подчистую, обрекая местное население либо на голодную смерть, либо на присоединение ксвоей орде. Некоторые из москвичей – самые высокоморальные, самые умные и самые лихие, возможно, начнут брать разные населенные пункты под свою «крышу», подобно японским семи самураям нанимаясь к местным жителям защищать тех за еду и частью погибнут в боях со своими бывшими соседями, частью приживутся на новых местах и станут там уважаемыми людьми, а может быть, и новым военным сословием. Большинство же частью погибнет от голода или будет перебито местными жителями, защищающими свое добро, частью – разбредется по России.

Если же революция ограничится Москвой и близлежащей территорией, она будет просто «задушена костлявой рукой голода». Это, кстати, следует понимать москвичам, которые пока не научились уважать провинциалов. Не случайно в Третьем мире революции как правило начинаются с провинции. Да, хозяйство в провинции там постоянно разрушается, да, все переселяются в трущобы мегаполисов, но последние без провинций все рано выжить не могут. Между прочим, именно такая ситуация была в Римской империи в пору ее окончательного развала. Чем больше народа переселялось в Рим, тем труднее было жить оставшимся в селе и тем больше их рвалось в Рим, но кончился этот замкнутый круг не тем, что все переселились в Рим, а тем, что последний просто развалился как хозяйственная единица, после чего из его жителей кто-то вымер, кто-то – ушел в село, а кто-то начал пасти коз у Капитолия.

Вообще, если революция быстро перекинется в провинцию или еще лучше – начнется там, товполне возможно, что революционеры с одной стороны не захотят задаром кормить Москву, а с другой – точно так же не захотят и воевать с голодными москвичами, а потому либо заставят тех расселиться, либо, когда те совсем оголодают, помогут им продержаться на время расселения и налаживания хозяйства на новых местах. Однако может быть и так, что поначалу революционеры просто не поймут к чему идет дело, а когда поймут – им будет уже не до Москвы – свои проблемы надо будет решать. К тому же революция может захватить часть провинций. До Москвы революция может дойти уже после распада России. Вобщем, возможны варианты и в целом для Москвы они неутешительны. Хотя и есть шансы на то, что ее жителям все-таки удастся выпутаться.

* * *

Революция всегда вещь тяжелая. Однако попытка избежать ее приводит только к ухудшению ситуации – чем дольше растягиваешь пружину, тем сильней она ударит, когда уже не хватит сил ее тянуть. Чем дольше сдерживать пар, тем сильнее будет взрыв. Если нынешнее гниение России не приведет к самовозгоранию, страна скорей всего просто погибнет. В конце концов ее просто поделят между собой другие страны, в каждой из которых проблемы будут решаться по-своему, а России не только как государства (его-то как раз не жалко), но и как региона, как некой единой цивилизации больше не будет, как нет больше Древнего Египта или Византии. Феникс возрождается из пепла, а не из гнили.

Конечно, с точки зрения истории не так уж важно, на какие народы будет делиться род людской через несколько десятков лет, а наше личное к этому отношение здесь не рассматривается. Однако если Россия исчезнет как явление, то и рассуждать о революции в ней бесполезно. А потому не будем рассматривать этот вариант. Его последствия пока все равно непредсказуемы.

26.01.15

_____________________________________________________________________________

* Строго говоря, Москва, в отличие от всей России, является часть Первого мира. Но это явление вообще характерно для стран Третьего мира, где столицы, порты или иные зоны часто бывают островками Первого.