О сопротивлении угнетенных вообще и россиян в частности

Пять факторов сдерживания

Когда спрашивают о том, почему угнетенные не восстают против своих угнетателей, обычно подразумевают, что этому есть какая-то одна причина. Дескать, подняться массово на борьбу угнетенным мешает фактор икс или фактор игрек, или фактор зет. Между тем, если мы посмотрим на рабовладельческое общество (а рабство – самая простая и потому самая наглядная форма угнетения), то мы увидим, что в идеально устроенном (с точки зрения рабовладельцев) обществе восстанию препятствует не один и не два, а целых пять факторов, причем, весьма серьезных.

Во-первых, рабы – слабее своих господ и прежде всего духовно. Еще римляне на жалобы своих наиболее образованных рабов, за что же, дескать, такое неравенство отвечали, говоря современным языком, примерно следующее: «А за то, мать вашу так, что вы все – слабаки и чмыри. Мало того, что вы не смогли победить в бою, вы еще не смогли погибнуть как правильные пацаны, а вместо этого сдались нам на милость. И мы милостиво разрешаем вам жить в обмен на то, что вы нам служите как собаки. Так что радуйтесь и не вякайте!»

Во-вторых, раб не структурирован в общество или вернее структурирован только через своего хозяина. Ксанф – гражданин своего полиса и представитель своего рода. Эзоп – раб Ксанфа. Майор Томпсон – гражданин штата Алабама и города Даунтаун, прихожанин церкви Санта Клауса и офицер второго резервного полка национальной гвардии. Черный Джим – раб майора Томпсона. Без майора Томпсона Черный Джим никто, как и Эзоп без Ксанфа, за него никто не «впишется», он никому не нужен. Даже Черный Билли не набил ему в свое время морду не потому, что испугался общих друзей, сограждан или еще кого, а потому, что испугался, как бы майор Томпсон не пожаловался за своего раба капитану Батлеру – хозяину черного Билли, а у Батлера рука тяжелая.

В-третьих, у рабов нет общей альтернативной культуры. Именно одновременно и общей и альтернативной. Пока Черный Билли помнит, что его дед был свободным человеком и даже вождем великого племени Мумбо-Юмбо, он готов восстать, но один он не восстанет, а других людей из Мумбо-Юмбо он не знает – остальные рабы из других племен. Если же он забывает про Мумбо-Юмбо и воспринимает культуру своих господ, он уже не видит разницы между собой и другими «ниггерами», зато он видит разницу между «ниггером» и белым, и знает, что «ниггер» белому не ровня и что рабство для «ниггера» столь же нормальное состояние, сколь для белого – свобода.

В-четвертых, у рабов нет своей общей альтернативы, которую они могли бы навязать хозяевам, хотя бы и силой, но все же не истребляя их всех под корень без различия пола и возраста.

Ну, и в-пятых, рабы не составляют абсолютного большинства в своем районе. В Риме рабов, конечно, было больше, чем рабовладельцев, но еще больше было просто свободных людей, не имевших рабов, но и не являвшихся таковыми. Аналогично, даже на рабовладельческом Юге Штатов большинство составляли не владельцы рабов, но и не рабы, а белая беднота, которая тем больше презирала негров, чем бедней была сама (ибо, в отличие от плантатора или купца, белый бродяга только тем и отличался от раба, что имел белую кожу и гражданские права).

Отказ сдерживающих факторов

Разумеется, далеко не каждое рабовладельческое общество было «идеальным». Сплошь и рядом, тот или иной сдерживающий фактор в нем отсутствовал. Где-то рабов оказывалось слишком много, где-то они все были соплеменниками, где-то оказывались смелы и сильны. Если в обществе «отказывали» сразу два из вышеприведенных пяти факторов, то это рано или поздно (чаще рано) приводило к восстанию. Если «отказывали» три фактора, то восстание побеждало. Трудно сказать, почему было именно так, но то, что было именно так, остается фактом.

Стоило римлянам свезти на Сицилию столько рабов-сирийцев, что те оказались объединены культурой и смогли восстановить свои старые связи (представьте себе, что в одни лагерь для военнопленных поместили полк в полном составе и вы получите аналогию), как рабы тут же подняли восстание.

Гладиаторы, если и были когда-то боязливы и застенчивы, то давно забыли об этом, любой гладиатор, если уж он не был убит в первом же своем выступлении, был куда круче среднего римлянина. При этом они были разбиты на отряды («фракийцев», «самнитов», «галлов» и т. д.), и, хотя это разбиение было придумано римлянами и мало соответствовало их прошлому (германец вполне мог попасть в отряд галлов или фракийцев, а грек – в отряд самнитов), но оно «работало» (например, гладиатор мог быть уверен, что никто из его отряда не будет драться против него, зато в случае групповых боев, в его группу входили товарищи по отряду). В итоге Рим получил восстание Спартака.

Спартанские илоты, как и сицилийские рабы, имели общее происхождение, а значит, общую культуру и общую структуру. Так что, несмотря на весь свой террор против илотов, восстания оных спартиаты не избежали. При этом в ходе «Третьей Мессинской войны» (так именовали в древней Элладе это восстание) у илотов появилась альтернатива – спартанцы согласились дать им свободу, при условии, что те уйдут из Спарты. И пускай эта альтернатива родилась в головах спартанцев, это было уже не важно. Отказал третий фактор и илоты завоевали свободу, хотя бы и ценой ухода с родных мест.

Три фактора отказали и на Гаити, где у негров и мулатов за несколько поколений сформировалась и своя (небелая) культура и свои горизонтальные связи, и где цветные составили абсолютное большинство. В итоге они не только начали вооруженную борьбу, но и добились победы.

Вышеприведенная закономерность выведена чисто умозрительно. Механизм ее не ясен, но исторический опыт ее подтверждает. Кроме того, она выведена применительно к рабству, хотя и (что важно) не к рабству исключительно античному или исключительно связанному с расовыми различиями, а к рабству вообще. Заметим, однако, что любое угнетение имеет что-то общее с рабством, как уже говорилось, рабство просто-напросто наиболее простая и откровенная форма угнетения, а потому, можно предположить, что данные закономерности применимы к любому угнетению. Кто сомневается, может проверить на историческом опыте, который по этот счет весьма богат.

Возможность ложного пути

Надо, однако, иметь в виду, что для восстания против угнетателей надо еще, чтобы люди понимали, кто их угнетатели. А если они этого не понимают? Если они считают, что их угнетают, допустим, люди другой веры или другого языка? Помешает ли это восстанию? Ни в коей мере, и если из вышеприведенных пяти сдерживающих факторов откажут хотя бы два, восстание будет. Только вот направлено оно будет по ложному пути. История Украины XVII-XVIII вв. полна такими восстаниями, когда ненависть к ростовщикам и сборщикам налогов выливалась в истребление евреев (ростовщики были евреями, право сбора налогов (дававшее возможность не только государство обогатить, но и себя не забыть) тоже часто покупалось теми же ростовщикам). Точно также ненависть к помещикам, обычно исповедовавшим католицизм и говорившим по-польски (при том, что по происхождению многие из них были украинцами), часто направлялась против поляков или католиков.

Современные националисты тоже имеют и свою субкультуру и свою структуру (формальные и неформальные группы). И постоянные убийства «нерусских» - это ни что иное, как восстание, пошедшее по ложному пути. Спросите любого националиста, и он вам скажет, что он ведет борьбу с «чурками» или «хачами», что он восстает против них. Точно так же, как хорватские фашисты считали и даже называли себя усташами (восставшими).

С другой стороны антифашисты тоже имеют и свою культуру (пускай и «суб») и свою структуру. И их драки с фашистами это, по сути дела, тоже восстание, только не против государства, капитала, системы в целом, а против фашистов.

Между прочим, гастарбайтеры тоже имеют свою структуру в виде землячеств или, во всяком случае, формируют ее. Если они параллельно сформируют и свою общую культуру, объединяющую их, РФ получит восстание гастарбайтеров. Вопрос, однако, в том, против чего или против кого оно будет направлено. Если общей культурой станет, допустим, ислам, то мы вполне можем столкнуться с «исламским восстанием» с вооруженной борьбой против «неверных» за законы шариата.

Наконец, заметим, что, наделавшие много шума взрывы и поджоги ментовок – это ведь тоже, по сути дела, своего рода восстания.

Если кому-то покажется неуместным столь широкое использование слова «восстание» (или просто неприятно будет говорить о восстании фашистов), то можно взять на вооружение другой термин, изначально более широкий и более нейтральный. Будем говорить не о восстании, а об организованной борьбе. Правда, под это определение может попасть и такое явление как многочисленные легальные пикеты и хождения по судам не менее многочисленных низовых инициатив. Однако это по-своему логично, так как данные действия вызваны опять-таки все тем же «отказом факторов». «Инициативщики», «легальные борцы» имеют и связи и общую (хотя бы на уровне их инициатив или движений) идею. При этом называть то, что делают поклонники Чириковой или белоленточники, «восстанием» уж совсем нелогично. А вот борьбой можно. Правда, это «мирная» борьба (и потому лишенная смысла). Однако ее «мирность» вполне соответствует ее идеологии. Точно так же как идеология (субкультура) антифашизма обуславливает именно силовую борьбу.

Однако, все вышеупомянутые примеры затрагивают лишь незначительную часть россиян. А как обстоят дела с большинством?

А как с этим у нас?

Последствия перестройки и «лихих 90-х» способствовали тому, что из пяти вышеприведенных факторов по крайней мере четыре действовали безотказно.

После того, как власти и СМИ долго и целенаправленно внушали людям, что набивание кармана любой ценой и любым способом это высшая добродетель и что облапошить или грабануть своего ближнего – дело благородное, после этого единственным фактором, определяющим попадание человека в верхи или в низы стала степень его «крутости». Если раньше человек мог не пойти в бандиты, потому что считал это недопустимым, то с начала 90-х в бандиты не шел лишь тот, кому было «слабо», или кого не брали, как недостаточно «крутого». В результате «новые русские» без сомнения были намного круче, нежели «лохи» и «лузеры» их поколения. К старшему поколению это не относилось, поэтому пенсионер мог перекрыть улицу и со словами: «Я за тебя в Сталинграде кровь проливал, сука!» огреть мента костылем, а тридцатилетний мужик – не мог. Все, кто мог, ушли в братки.*

Не лучше с того времени обстояли дела со структурой. До перестройки простой народ еще как-то знал друг друга по месту жительства и работы, а также по всевозможным кружкам и инициативам. В 90-е все это оказалось разрушено. Люди многократно меняли и места работы, и места проживания, не успевая завязать прочные связи друг с другом. От кружков и инициатив не осталось даже воспоминаний. Образовавшиеся в конце 90-х и начале 90-х политические движения либо пробились во власть, либо маргинализовались. В итоге единственным, что привязывало человека к обществу стала прописка (или регистрация) в паспорте или его начальник на работе.

Про культуру, нечего и говорить. Альтернативные культуры маргинальны, а массовая основана все на том же постулате, что всякий, кто не богат или не связан со властью – просто глупое, ленивое чмо.

Не стало и альтернативы. Ни такой, что можно было бы навязать силой. Ни вообще какой бы то ни было. Честный и хороший капитализм оказался мифом, а ничего другого люди себе не представляли.

И лишь один сдерживающий фактор так и не начал действовать. Угнетенные были большинством, причем большинством абсолютным. Зачморенным, неорганизованным, возлагающим всю вину на себя, не верящим в то, что можно жить иначе, но при этом большинством.

С тех пор многое изменилось. Но не настолько, чтобы можно было говорить о принципиальных изменениях. Скорей наметились некие хорошие, но слабые тенденции.

Да, собственность поделена, в новых братках верхи не нуждаются и если раньше сильный человек из низов либо (если был или становился законченной сволочью) через криминал пробивался в верхи, либо (если сохранял в себе хоть что-то человеческое) погибал в разборках, то теперь он так и остается в низах. При этом условия жизни низов закаляют, а условия жизни верхов наоборот расслабляют, так что новые поколения буржуев и чиновников слабее прошлых. Достаточно сравнить Ксению Собчак с ее отцом (тот тоже был сволочью, но сволочью сильной), чтобы увидеть это воочию. И все же низы еще не сравнялись с верхами по «крутости».

Да, начали образовываться какие-то неформальные группы, но все больше среди субкультурщиков. Правда, появилось такое явление как Интернет, давшее предпосылки к образованию виртуальных сообществ. Не случайно заговорили о «твиттерных революциях» – последние произошли там, где Интернет способствовал отказу фактора неструктурированности**. Однако в России Интернет пока еще не сказал в полной мере своего веского слова.

Установлению общей культуры помимо прочего мешает и сословно-корпоративное мышление общества. Даже в СССР, где всех делили на рабочих, крестьян и служащих это деление было сословным, а не классовым. Служащим считался и мент, и работник НИИ. В дальнейшем корпоративность мышления только усиливалась, и сейчас шахтер или шофер смотрит на врача или программиста как раб-скиф на раба-эфиопа. Строителю свой прораб ближе, чем работник-курьер или официант Мак-Донольдса. В лучшем случае, токарь может считать своим слесаря, потому что тот тоже с завода. Правда, нельзя не признать, что либеральные идеи пользуются в народе все меньшим уважением, а социальные – все большим. Но это пока тоже не более чем тенденция.

Что же касается альтернативы, то большинство угнетенных либо вообще не представляют себе таковой, либо представляют весьма смутно. Это относится даже к «политизированной» части общества.

Иными словами, хорошие тенденции, безусловно, есть, однако они настолько слабы, что пока они скажутся на всем российском обществе пройдет не один десяток лет. Если, только в дело не вступит новый неожиданный фактор.

Возможность влияния синтеза

Таким фактором может быть… синтез. Давно известно, что «ерш» – крепче и пива, и водки, что смесь взрывоопасней отдельных своих компонентов, что сплав тверже чистого металла. Известно и то, что это правило вполне распространимо на социальную активность масс. Наиболее активными деятельными, творческими оказывались «смешанные» общества. Фабрично-заводские коллективы царской России, состоявшие из потомственных квалифицированных рабочих и неквалифицированных вчерашних крестьян; жители больших сел и городков, Поволжья и Юго-восточной Украины и жители арагонских пуэбло, занимавшиеся одновременно и ремеслом, и сельским хозяйством; северо-американские и аргентинские рабочие, съехавшиеся со всей Европы, принесшие разные традиции, смешанные в едином обществе; рабочие заводов Фиата, представлявшие собой смесь потомственных квалифицированных северян с полусельскими южанами – все это примеры того, на что способен синтез. И если вдруг в современной России произойдет синтез субкультурного общества*** с большинством, это может дать бинарный эффект****.

Такой синтез маловероятен, пока большинство пассивно. Пассивность не способствует синтезу. К тому же, важно, чтобы синтез произошел на основе культуры насилия, а не культуры ненасилия, иначе мы в итоге получим «мирную», легальную борьбу (такая борьба может быть активной, но ни к чему реальному она в современных условиях не приведет). Но что, если завтра народ доведут до того, что он станет хотя бы собираться толпами у зданий администрации? Что, если при разгоне такой толпы в ней окажется полсотни молодых ребят из той же антифы привыкших драться? И если толпа при этом будет достаточно зла, чтобы втянутся в драку, которую те устроят? Окажись во время Химкинского налета рядом с администрацией чириковцы, они бы, наверное, заорали: «Провокаторы!» Но окажись рядом кузбасские шахтеры, здание было бы просто взято штурмом. В Москве нет шахтеров, а в Кузбассе нет московских антифашистов? Да, нет. Пока нет. И может быть, никогда не будет. А если будут? Если не в Москве и не в Кузбассе, а где-нибудь в Старых Мымрах рядом вдруг окажется и три тыщи безработных из только что закрытого завода, считая с членами их семей, и три десятка антифашистов или анархистов, приехавших из облцентра? Это нереально сейчас, сию секунду. Завтра, учитывая экономическую политику властей, это может стать реальным.

Не случайно власти так боятся «экстремистов». Все, что было сказано выше, власти прекрасно понимают, хотя и не мыслят в такой терминологии, в какой написана эта статья. Они никогда, может быть, не думали, почему на протяжении большей части истории античного Рима рабы не восставали, почему Спартак восстал, но проиграл, а рабы на Гаити победили. Они вообще, может быть, думают, что Спартак это название команды, а Гаити это выдуманное название из песенки про негра Тити-Мити. Но, думая про другие времена и в других терминах, они прекрасно понимают суть и понимают, что те же антифашисты потенциально опасны. Не сами по себе, но как детонатор, катализатор, как дополнительная примесь.

А если завтра кто-то найдет общий язык с гастарбайтерами? До сих пор это почти никому не удавалось, но что, если завтра удастся? И будет синтез гастарбайтеров с русской толпой или с антифашистами? Или и с теми и с другими? Или с фашистами? Такое тоже может быть. И синтез большинства с националистами, и даже синтез каких-нибудь гастарбайтеров-фундаменталистов с русскими националистами. Под лозунгом: «Россия – для русских! Кавказ для мусульман!» Маловероятно, но далеко не невозможно. Властям это тоже страшно. Поэтому они и эту субкультуру шерстят. Я имею в виду националистов. Власти ведь все равно, кто бучу устроит. Это нам не все равно. Именно поэтому я и напоминаю о возможности таких вот, далеко не лучших вариантов. Чтобы никто не расслаблялся и губы не раскатывал. Шансы у нас есть. Но они не стопроцентны. И у наших врагов тоже есть шансы.

Пару слов в заключение

Как именно будут развиваться события при таком раскладе, зависит от целой кучи факторов. В том числе и от нас. Кстати, не будем обольщаться, от нас зависит не так уж и много, учитывая, что мы, ведь, и сами от разных вещей зависим, наше поведение тоже во многом определяется не только прошлым (то есть тем, какими мы уже стали), но и настоящим (то есть тем, в каких условиях мы живем и действуем() только прошлым (то есть тем, какими мы уже стали), но и настоящим.так уж и много, учитывая, что мы, ведь, и сами от разных в). И все-таки, что-то зависит и от нас. От тех, кто это читает. На этой оптимистической ноте я позволю себе закончить.

_____________________________________________________________________________

* Есть мнение, что все, ушедшие в криминал, изначально были потеряны для социальной борьбы по этическим причинам. Криминал требует совсем иных этических принципов, нежели социальная борьба. Однако, надо иметь в виду, что люди не рождаются ни социальными борцами, ни бандитами. Человек постоянно развивается и видоизменяется как личность. Многие из тех, кто уходил в братки (скорее всего даже подавляющее большинство их) не осознавало в полной мере, в какое мерзкое дело они ввязываются. В дальнейшем кто-то из них изменялся в худшую сторону, а кто-то даже не изменялся, сохраняя этические нормы. Последние просто гибли в драке всех против всех, ибо в ней преимущество всегда имел больший мерзавец. В результате эти люди не стали «новыми русскими» но они и не стали участниками борьбы с капитализмом. Они стали покойниками.

** Надо иметь в виду, что сам по себе Интернет – не панацея, и что для превращения созданных им связей в полноценные необходим переход из «виртуала» в «реал». Тем не менее, определенную возможность для восстановления горизонтальных связей Интернет дает. Дополнительно об этом можно прочесть здесь: http://wwp666.livejournal.com/44133.html.

*** Под субкультурным здесь понимается любое культурное меньшинство, включая гастарбайтеров.

**** Бинарный эффект – эффект резкого усиления действия при сочетании двух или более компонентов, когда суммарное действие превосходит сумму действий чистых компонентов. Классический пример – действие смеси водки с пивом (по силе превосходящее как действие пива, так и действие водки).

20.02.12